|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Свежий, но приятный осенний ветер, поднял закрутил и погнал вдоль Сены по бульвару желтые красные и пурпурные легкие листья. За ним потянулись голыми ветвями деревья, в ярко голубое небо и дальше, навстречу солнцу, к сверкающей в его лучах Эйфелевой башне.
Не знаю, почему сказал к сверкающей башне…,? Сверкали лучи солнца на волнах реки, золотыми брызгами искрился свет на листьях, их полет создавал гениальную мозаику на фоне удивительно прозрачного сине-голубого неба. Сверкало все, но не башня…
Она стояла, независимо упершись своими напряженными крепкими ногами в землю, уверенно взирая на лежащий у её ног город…Париж.
Но солнце, плавило конструкции, ломая формы растворяло башню в потоке света, а ветер крутил, качая ветви, поднимая волны и летящие над ними листья.
И земля взволновалась, качнулась, зашумела ветвями деревьев и ушла из под ног башни, отрезанной от нее потоком света. И башня полетела, так, как будто всегда мечтала об этом, радостно соревнуясь в полете с бешено летящими маленькими белыми облаками…
«Однако, пора домой»:- одновременно подумали мы с башней.
Последний взгляд с высоты, чтобы не забыть…, и мы поворачиваемся к солнцу спиной, и не прощаясь идем каждый своей дорогой. Точнее я ушел, а она осталась.
Грохот, жуткий победный грохот африканских барабанов потряс меня, прижал к стене, ударил в лицо. Закрутились, завертелись вокруг разноцветные лица, тысячи извивающихся в непонятном и некрасивом танце тел, и бум.., бум…, бум, ..бум…
Первое, что приходит на ум- глупая шутка : «Боже, я уже в аду?» Бум…, бум, бум…, зажимаю в кармане кошелек и пробираюсь к ближайшему переулку. Нет это не ад, это центр Парижа улица Риволи, три минуты от Мэрии.
«Да, не удивительно, что у вас тут башни летают»- злорадно подумал я, сворачивая в третий от Риволи переулок и нервно оглядываясь.
Прохлада и относительная тишина набережной Сены успокаивает . Почему то не удивляют знакомые звуки популярной украинской песни под гармошку, на фоне слабо пробивающихся звуков: «О Пари…»
Вечереет, в небе, в фантастической борьбе пурпурного, желтого , всех оттенков синего и, гонимых ветром фиолетовых облаков гордо полыхает закат .
На острове ощетинился всеми своими лапами-контрафорсами, величественный и великолепный готический собор Нотр Дам Де Пари.
Сиреневый, на фоне закатного неба, с желтыми глазами, включенных кое-где в сумерках огней, вцепился он паучьими лапами в землю, врос, укрепился, говорит как будто: «Уж я то не полечу, будьте уверены, не дождетесь»
Я и не жду, я рад, наоборот, не дай бог ; просил бы , встал на колени, не улетай, останься! Должно же хоть что то быть как всегда, как прежде!
Но нет, стоит крепко, разве иногда, пошелестит лапами, поерзает, устроится поудобнее и дальше стоит. Дай ему бог!
Я в темноте, на темно-синем вечернем небе Парижа- крест. Крест-это оконная рама в моей мастерской, рама как рама, окно как окно, за окном – Париж.
А видится, как крест!
Почему ?!
Не знаю.
А над крестами и крышами в темном иссиня черном небе бесшумно и мирно летит Ангел. Летит, внимательно и строго взирая на подопечный город, принимая в себя потоки человеческих эмоций: тепло, угасающего, но тлеющего и вспыхивающего кое- где костра веры, струйки счастья, огоньки любви, проблески и всполохи талантов и вспышки гения человеческого. Широко раскинул крылья Ангел, чтобы обнять, не пропустить ни
капли прекрасного, на которое издревле способен род человеческий, ради которого он создан и существует, одинокий и затерянный в безднах пространства и времени.
Но слабеет, слабеет тепло, гаснет любовь, и серо-грязная мгла безверия движет на неразумный город, покидаемый своими защитниками. Ангел один из последних.
А мгла ползет, стремится туда, где бьют барабаны, горят костры и в дикой пляске блестят звероподобные лица. Она накрывает город, не давая пробиться теплу, туша огоньки, всполохи и вспышки.
Взмахнул крыльями Ангел, мгла подалась, рассеялась, спряталась в тени, растеклась по пригородам, освобождая прекрасный погибающий город.
Заискрилось небо миллиардами звезд, как будто говоря нам: «светить, гореть надо, хоть немного , пусть не ярко, , тускло, но не коптить, не гнить, в страхе смерти и мерзости, бросаясь со своей грязью мазать любого светлячка, в тщетной надежде, что станет легче…, Не станет.»
Я в темноте мастерской, над городом на искрящемся квадрате неба- крест.
Я догадываюсь почему.
Под окном толпы мужчин в юбках и женщин в штанах.
Дальше больше. Сотни- тысячи мужчин в юбках, кричат, пьют.
Прыгают верхом через железные с шаром наверху столбики, которые стоят вдоль переулка. Недопрыгивают, бац об шар тем, что под юбкой- дальше скачут.
Переулок залит пивом, несколько припаркованных машин, сплющены, как будто их катком переехали.
И барабаны.. Два здоровенных голых до пояса мужика в юбках лупят, что есть силы в два огромных барабана. Тум ду ду Тум Тум Тум, Тут ду ду Тум Тум тум…. Опять барабаны, зачем здесь?
Чувствую- не спроста это. Кто-то тут точно добарабанится ,достучится!
Опять вечереет, сумерки наступают неумолимо, но не стремительно. Успеешь многое увидеть, полюбоваться, пока стемнеет. По Сене кораблики идут туда-сюда, под вечер больше, понимают, что красиво. Волна идет, музыка играет отовсюду, но не громко, терпимо, и очень мило.
Закат сейчас особенный, не то что бы «северное сияние», нет,
но сочетание синих, фиолетовых, сиреневых, багровых и желтых цветов подгоняемых и подкручиваемых ветром создают в небе, неповторимый и фантастический спектакль, где сцена-город, цвета-актеры, а сюжет- грустный почему-то.
Внизу у воды есть место, дерево растет, большое старое, ветви тонкие, листья тяжелые, висят вниз к самой воде плетями. У нас называется Ива Плакучая, как здесь не знаю. Мост рядом- все это в воде отражается.
На картины позднего Клода Моне очень похоже.
Какой поздний Клод Моне в Париже!!
Какая душа, мощь!! Не увидишь- не поверишь никогда.!
А что сейчас..? Ничего….
В музеях все есть- искусство. А в жизни – ничего нет.
В музее Помпиду, как не смотри, получается так, что после Анри Матисса, ни люди, ни художники, больше не рождались. То есть ; жизнь пока есть, а искусства уже нет….!
Но это только пока- одно к другому обязательно подтянется, либо вместе, либо никак!
. У ствола дерева, у воды, на каменной плите берега, опустив ноги к воде и задумчиво грустно склонив голову сидит Ангел. Ему ведомо, то, что никто не знает и только некоторые догадываются, страшась. И не весело ему от этих знаний!
Много веком защищал он своими крылами душу этого города, но все труднее, все безнадежнее борьба.
Все против него: и с плохими, но больше все с хорошими намерениями, строят свою дорогу.
Хочется Ангелу взмахнуть крылами и улететь далеко, далеко отсюда, туда где все прекрасно, оставив безнадежный город .
А за горизонтом уже совсем другие черные птицы, собираются в стаи, режут черными крылами синие небо, ждут.
А может не улетит Ангел, взмахнет крылом, защитит все то что горит, светится, тлеет, тянется к небу, останется и стоять будет до последнего самого малого огонька?
Не знаю.
Стираются, тускнеют ярко сиреневые оттенки, затем постепенно уходят пурпурные и желтые, превращаясь в мерцание . И вот ночь фиолетово-синяя опустилась на город, неслышно взмахнули крылья , и он улетел. И полет его над городом был величествен грозен и прекрасен.
Он вернется? ! Не знаю.
Г.Дембовский 3 мая 2008.
